Московская сторожевая в кругу друзей

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Московская сторожевая в кругу друзей » Новый форум » "Они служат науке"


"Они служат науке"

Сообщений 1 страница 2 из 2

1

http://f13.ifotki.info/org/35a777ec3e8c62d227d22eeac87a6ed35f3766143421821.jpg

«Они служат науке» - так называется памятник, который появился на территории центра Илизарова. Бронзовая собака установлена на постаменте из красной яшмы. Автор - Людмила Лапердина, создатель скульптурных групп «Родители» в Горсаду и «Хоровод» в Детском парке. «Я хотела показать любовь к животным, что собака — это друг, - рассказывает Людмила. - Чтобы скульптура вызывала добрую улыбку, жалость и сострадание, но не превратилась в мемориал»
……………………………………………
         Вот такая новость  в  местной  газетной новостной заметке   от приятелей детства прилетела  ко мне  по  электронной  почте из города Кургана.   К заметке прилагалась  и картинка.   Жёлтая собачка  бодро  восседает на красном булыжнике в окружении улыбчивой  детворы . На лапе у собачки –   знакомая цилиндрическая   конструкция из  проволочных колец, поперечных спиц и винтиков.
Эта,  казалось бы,   малозначительная новость  меня надолго зацепила, как  назойливая заноза,  как зазубренная  блесна,  постепенно   цепляющая   всё  глубже  и глубже   поверхностной   царапины   первого  впечатления.
По крайней мере, душевный  покой  в связи с этой новостью  я  отчасти потеряла и  несколько месяцев   кряду  на досуге  безостановочно  ворошила  память   и совесть  первых лет моей  жизни.
Жаль мне стало  того, что  новый  памятник « собаке  - служителю науке»  в городе Кургане  (по моему  личному  разумению) мало сказать – неважный.   
Просто  вызывающе -  плохой. Не надо бы и вовсе устанавливать таких  несерьёзных памятников по  столь  серьёзному поводу.
Либо  же, если уж  и выдумали  подобный   персонаж   для ободрения маленьких пациентов ( у собачки лапка тоже бобо)  поселите  его  в детском городке  больницы  с табличкой « дружок поправится».  Но эта, вот ЭТА  собака . разве ОНА  – «служитель науке», как  оказалось при прочтении таблички на постаменте ?
В этом памятнике  ( провинциальном младшем  брате  вульгарных  церетелиевых   столичных  зверюшек)    - во всём подмена и подлог.
   В нём нет  художественного  мастерства и даже  намёка   на интерес  к  анималистическому жанру скульптуры,  нет ни капли серьёзного отношения к подопытным   собакам,  сложившим свои кости и шкуру  в подножие науки о остеосинтезе ,  к  экспериментаторам  - врачам , к хирургам – ортопедам и   их  возвращённым  в здоровую жизнь бывшим  инвалидам - пациентам уважения тоже нет.
.
Собака  эта курганская, очень небрежно вылепленная  в стиле «  я старший брат Шарика из Простоквашино»,   служит науке  в этом  монументе    неправдоподобно  бодро и  легкомысленно.
Примерно так же молодцевато , как служит  гуманистическим идеалам  иной раздолбай - студент, прогулявший  уже к Рождеству  всю  январскую стипендию .    С таким же вот  напускным лихим и  героическим выражением  студент   явился  бы  на станцию переливания крови .   Пришёл . увещевая себя  пользой дела,   сдать стакан красной  за бесплатный  обед   и  за чек с достаточной суммой на опохмел себе и товарищам.
Солиден   в памятнике  разве что  только постамент из  яшмы   Дорого -  богато.  Благодарность весом  сразу  в тонну яркого поделочного уральского камня.
Жаль того, что безоговорочно вошла в моду времени    потребность  вызывать «жалость и сострадание».  но при этом жалость стараются вызвать  мимолётную ,   всеми силами избегая «мемориальной»  долгой  памяти .    То есть,  обдуманной   и  взвешенной   благодарности, с полным принятием  личной ответственности за  историю.

А я  вот, так уж вышло в моей жизни,  помню  и самого доктора  Илизарова и его  ДРУГИХ  подопытных  собак…..
Я  родилась,  в зауральском  Кургане   и там же   росла первые десять лет. В  Кургане резвилась  во все летние и зимние  каникулы без родительского надзора,  всячески  нервируя и огорчая  мою бабушку, мечтавшую о  прилежной благообразной внучке, а получившей на  воспитание  отпетого сорванца , безоговорочно  осуждаемого всем  матриархальным родственным кланом  во главе со вдовой священника, моей прабабушкой.
Мама , родившая меня  в самом затрапезном курганском роддоме,   совсем вскорости вернулась  к мужу  в Самару, доучиваться в самарский институт , оставив меня  на бабкино попечение и навещая между сессиями.
Хорошо помню  жёлтый  сталинский дом, стоящий углом, буквой «Гэ» в центре города и первую стаю сверстников в песочнице.  Стаю выпасали бабки. С яслями в Кургане была напряжёнка.
Бабки попеременно  и увлечённо страмили ( местное слово, нечто усреднённое   между срамить и стремать) то нас ,  своих внуков и внучек  в этом ящике с песком  и  жестяным столбиком - мухомором,  то  ужасного неведомого «илизара»,  какая то женщина которого  «совесть совсем потеряла» и «своими  моськами всю песочнику дитЯм обгадила». Что за женщина выгуливала собачек «илизара» в том дворе мне неведомо, но «мосек»  захотелось увидеть отчаянно!
Все без исключения кошки и собаки  меня  восхищали до восторженного  обожания. Счастьем было приласкать  живую  собаку.
Но собаки , особенно породистые,   были в диковинку, не было тогда  у людей  собак  в таком количестве, в каком можно увидеть их  в наше время. «Мосек» я так и не увидела, хотя вглядывалась старательно в угловой подъезд  дома . куда показали пальцем.
А вот живого «илизара» увидеть мне  довелось.
Бабка  упрямо  втемяшила себе в голову, что внучка у ней, то есть  я  - расту инвалидом. С «кривыми ножками от рахита ». Рахит я нажила, соответственно,   по причине вынужденной  разлуки  с безответственной матерью – студенткой. По приезду мамы  мои кривые ножки  стали яблоком раздора и яблоком  такой  обоюдно  -  обидной горечи, что был реализован  весь дворовый блат.
  Меня  за ручку  повели в ТОТ  угловой  подъезд…. Что меня ведут на показ  к «Илизару»  я уже знала.  Там, на ковре,   страшный усатый мужик  властно   велел меня раздеть догола , снять с меня трусы и поставить на ковёр перед  ним.   
После чего нарисовал на моих коленках пятнышки  химическим карандашом, велел сесть – встать – нагнуться, побежать на месте и,  шлёпнув по попке,   отправил к  маме и бабушке   восвояси. Приговор был ( как гласит семейное предание),  что то вроде  « глупости какие говорите !»
   Этого усатого «илизара»,  заставившего меня стоять перед ним голышом на ковре,  я мрачно  возненавидела. В моём воображении этот человек надолго запечатлелся как  противный  злодей, который  так и норовит ребёнка  напугать  и замучить, подобно  усатому  Бармалею.
        В том же бабушкином  дворе  немного погодя поселился прекрасный  рослый  пёс,  всеобщий баловень, любимец детворы и весельчак. По виду, как я помню,  он был  гончего племени, вислоухий,  ржавой масти с чёрным чепраком. Собака была славная. Здоровался со всеми  жителями, копошился и играл в палки  с нами, детьми и заслужил благоволение двора, в котором  старшие парни ему даже построили  основательную деревянную будку.  Против моей страстной дружбы с этой собакой бабушка не возражала, напротив.  В лице этой собаки она получила неожиданного союзника и дополнительный рычаг воздействие на неугомонную меня.  Откладывала для собаки  жилки и хрящики, вручая мне на лакомство  для моего ушастого  дворового друга,   если только  я была послушна и исполнительна с ней.   Я старалась  угодить бабушке ,  как могла. Это счастье  пусть частичного, но  обладания большой и красивой  собакой . заметно  дружески выделявшей меня  изо всех детей двора  – меня окрыляло.  Я была « ленка – собачья мама» и я была счастлива.
    Всё кончилось  горем.  Собака однажды утром  попросту исчезла из нашего  двора. Бабки на скамейках  долго  и яростно  вовсю срамили  « бесстыжего семёна( ивана, петра, николая?) » сдавшего  общественную  дворовую собаку на « опыты к илизарову»  .  Собаку , нашу собаку  этот  проклятый « семён»,  уйдя в запой , обменял на денежные знаки.  Я очень остро помню и названную цену моему безутешному  горю – десять рублей.   Ровно столько стоил  мой первый  велосипед , который мне тотчас подарила бабушка , искренне пытавшаяся меня развлечь и  утешить.  Велосипед, конечно же,  очень  обрадовал, но…. Разве МОЖНО было сравнить  эту прежде желанную  игрушку и  утрату  Любимого Друга? Я продолжала  горько  плакать тайком  в опустевшей  деревянной  будке.  Пока однажды её не разобрали на дрова. Воду в ванной  в тех квартирах нагревали дровяными    титанами.
Чуть повзрослев .  я стала обращать внимание на объявления по местному радио. Радиоточка извещала население города и области  что в день « такой то» клиника доктора Илизарова в посёлке Рябково будет производить закупку  молодых и здоровых собак  для  « научных целей»  у  этого самого  населения
К радиоточке   у уже   начитанного и не по годам развитого   советского ребёнка  было неоспоримое доверие.  «Научные цели» надолго ( как казалось) оправдали  и  утрату  любимой собаки и сгладили  горечь  этой памятной  утраты.
К тому же, диктор оповещал  население торжественным голосом , что внушало надежду  на то, что судьба  моего  незабвенного  ушастого пса  сложилась  не менее важно и  торжественно. И что его служение научной цели  - это очень  важная задача, которую ему там,  в научном центре  поручат.   И с которой он, конечно же, справится и о нём непременно напишут в газетах, как писали о собаках – космонавтах.
Доктор Илизаров  продолжал существовать  в моей жизни как вечно – обязательное пугало.  Стоило прийти с гулянки  домой в ссадинах и синяках, с ободранными коленками,  как тотчас раздавалось гневное   :  - «Ты,  такая – сякая,    в Рябково к Илизарову  хочешь попасть?  Так попадёшь, когда руки – ноги переломаешь себе!»
Что в Рябково есть специальная   больница  для плохих девчонок  и мальчишек , которые ни во что ни ставят заботливых родителей,  про то   знали все . Без преувеличения все сверстники .
Став  чуть постарше  и поумнее. точнее – повнимательнее и помобильнее , раздвинув  границы  маленького  родного  двора до соседних с ним  скверов, улиц и площади  я уже стала замечать, что  не все дети и не все люди такие же . как  я  и сверстники   нашей дворово  – школьной банды.
  Не все  ловкие  стройные и отчаянные индейцы  и казаки –разбойники. Не все   лазают по деревьям,  сараям и крышам гаражей  и не все прыгают в жёлтый Тобол  с песчаного  берега  вразбег.  Грустные улыбчивые медленные  люди  и ещё более медленные,  чем взрослые, неуклюжие  дети  с костылями, с белыми марлевыми цилиндрами на  ногах встречались на улицах Кургана  нам очень часто. 
Странное чувство вины перед ними как помнится, возникало у меня  в раннем детстве .
Очень острой жалости  и  неловкости от случайной такой уличной  встречи и чувство стыда за свою обезьянью ловкость, которой я бравировала  напоказ при всяком удобном случае.
Их было….много таких необычных людей  вокруг нас , как оказалось.  В кино и городском саду, в музее и  на лесных озёрах. Людей взрослых  и детей  на костылях. Часто – людей   с очень  короткими , уродливыми  ножками  и  пугающими  железными конструкциями   на этих слабых  ногах .   Долго я не отваживалась спросить у взрослых – что  же случилось с этими людьми?  ПОЧЕМУ они на костылях, а их ножки так изуродованы и насквозь пришпилены  железными спицами к блестящим обручам?
Однако .  однажды – отважилась. И услышала в ответ :  - «  а они  лечиться к Илизарову  в Рябково приехали».
Вот тогда  не раз обещанная  мне  бабушкой  угроза попасть к «илизарову в рябково» вдруг обрела достоверные очертания вполне возможной  реальности.
 
    К моим девяти годам (в 1975) родители объединили две комнаты, бабушкину и мамину,  выменяв на них двухкомнатную квартиру в том самом Рябково, посёлке городского типа. В ближайшем пригороде Кургана, куда  ходил троллейбус  и где в досягаемой близи стеной стоял прекрасный сосновый лес с лесными карьерами и озёрами. Счастливое лето, как казалось, ожидало меня !
По странной случайности доктор Илизаров снова оказался соседом по подъездам.
В самом просто  сером кирпичном  доме на улице Карбышева, поперечно  примыкающей к началу  огромного больничного квартала .
    Знаменитого Центра ещё не было, был гигантский пустырь со  стройкой и зияющим котлованом посредине .Была длинная больница  с рядом корпусов  часть из которых была старыми и оштукатуренными.  А часть – современными  панельными  серыми зданиями с большими окнами. По вечерам в этих окнах ярко горели  магические яркие , как космические  прожекторы,   операционные  лампы и фиолетовые мерцающие светильники .
Там, наконец то. я и увидела  Илизарова   в компании с   его   «моськами»  - маленькими  бойкими собачками  чёрно – белой масти.  Вечерами он  прогуливал мосек  по бульвару вдоль больницы. Их у него было две, как припоминается мне.
ТАМ , в Рябково  я и напугала и разозлила знаменитого доктора.
    Мама  и её  новый  ленинградский  муж в самом начале  того  лета исполнили  мою  сокровенную  мечту.   По случаю  успешного  окончания  третьего класса  с хорошими оценками   мне купили складной велосипед.  Один из первых  в  ту пору. Модную,  и как казалось – немыслимо – крутую новинку сезона.  Привезли из Ленинграда эту складную «Каму» и осчастливили . Мою  тяжёлую «каму»  ненаглядную и драгоценную  мне , девятилетней пацанке.  приходилось самостоятельно спускать с пятого этажа ( я скатывала её по ступеням с грохотом) и  взволакивать обратно , обливаясь потом и  тяжело считая пролёты лестницы  наверх.  «Кама»   была мной кропотливо   тюнингована по самой последней  дворово - пацанской моде:
В спицы в строгом  геометрическом порядке  были  вставлены  палочки от мороженного , крашеные чернилами  в красный цвет , цветной изолентой  трёх цветов намотаны  чередующиеся  полосы на раме и руль был обшит  оранжевым  искусственным мехом. Этого было мало. Была ослаблена цепь.
Цепь на велосипеде   у лихого ездока должна была свисать  как  небрежно  спущенные штаны  на рэпере. Так  она и свисала.  И однажды меня совсем некстати  подвела. Я разогналась вниз  с горы , точнее с холма вдоль больницы , разогналась сильно и с леденящим  ужасом осознала, что цепь слетела, тормозов, соответственно,  нет , а впереди меня на узкой  пешеходной асфальтовой   тропинке  маячит знакомая фигура с маленькими  собачками на поводках. Эту спину я попыталась обогнуть , но всё таки зацепила рулём, завопив   и  кувыркнувшись со своим велосипедом  на заскорузлый газон.
Это был ИЛИЗАРОВ.  Сам.  Своей  важной представительной персоной.
В последнюю секунду он обернулся.   Руль моего  тюнингованного и разогнанного во всю прыть   дристопала  угодил ему в пузо…..
Я услышала то, чего  так боялась – грозную ругань этого усатого мужика  !  « Чортовы дети» - было самым добрым словом  в его монологе .  К  своему ещё бОльшему ужасу,  я услышала вот что:  - « я бабке твоей всё  сегодня   расскажу,  она твой паршивый  велосипед  выкинет с балкона.  Дрянь ты рыжая, такая  ты - сякая !» .
Было страшно. Страшно того, что ЭТОТ – точно расскажет.  А бабка моя .  точно – выкинет.
Назло матери и её новому мужу выкинет с балкона.  Со словами: -  « на твоём поганом  вовкином велосипеде ребёнок чуть  насмерть не захлестнулся !».   Всё,  однако. обошлось.
    На велосипеде я гоняла  всё дальше  от дома  по микрорайону и однажды издалека  услышала  собачий лай. Скулили, лаяли и выли  не одна, не десять.  а гораздо больше собак! Далеко за корпусами больницы, где высилась труба котельной.   довольно большая площадь земли  был обнесена глухим забором. В заборе были глазки и щёлочки.
УЖАС сковал меня… за забором в маленьких вольерах – клетках  помещались собаки. Рядами клеток.  Ровные ряды следовали один за другим . Одни собаки – лежали обречённо, вторые как то неловко припадая и  прискакивая,  передвигались по клеткам , волоча свои  лапы с металлическими конструкциями, надетыми на конечность .
Третьи – были без аппаратов на конечностях, но их лапы были уже  изуродованы. Искривлены , укорочены. Они все  беспокоились. Скулили и подвывали.  Лаяли хором . Возможно – ждали кормёжки. Вонь стояла  очень острая, такая же. как от автозверинца, приезжавшего летом на старый заброшенный курганский ипподром.  Медленно продвигаясь вдоль забора,  я увидела и  САМОЕ страшное. Небольшой домик  и  разномастные  трупы  мёртвых собак возле него.   на домике было написано «ПРЕПАРАТОРСКАЯ»
Мне было девять лет. Я читала уже очень   много книг и отчётливо, ОСТРО и именно в этот момент    своего почти случайного открытия   поняла что  же  такое : - « служить науке» .  Кроме того, я уже знала, что люди на костылях так часто встречаются  нам  в посёлке Рябково  не потому, что все они свалились с велосипедов , крыш и  деревьев в соседних дворах , а  потому, что большинство из них – инвалиды, приехавшие в Курган к Илизарову  со всех концов земли.  И многие  из них уедут отсюда на прямых здоровых ногах. И возможно. на велосипедах. Таких же,  как мой.
Этот виварий стал местом моего постоянного скорбного  паломничества в то лето. Я навязчиво , едва ли не каждый вечер , сквозь  глазки в заборе  следила за перемещением собак.  Некоторым. особенно  симпатичным  собакам  я особенно  симпатизировала и переживала за них – особенно сильно.
       И теперь я сознаюсь:   дважды в то лето я совершила преступления  против науки. Я  выпускала здоровых собак из приёмного пункта – двора с воротами. В первый раз я просто распахнула ворота настежь, замок был лишь  накинут на петли.  Не закрыт.  Распахнула и без оглядки унеслась прочь на своей «каме» .  Во второй раз поздно вечером , в сумерках мы с моим одноклассником и другом , которого я посвятила в мою тайну,  спилили тонкую  дужку  замка ножовкой, полотном по металлу. Полотно по металлу принёс мой друг.  И так же умчались. Рассказать о поступке  взрослым было и страшно и стыдно. Не совершить поступка было мучительно – ведь живые разномастные собаки во дворе были ещё пока  свободны и  здоровы!
Поразительно, что именно тогда  приоритеты  моих  острых  переживаний были,  уже,  в общем то, расставлены. Собак  - « служителей науке»   было жаль до слёз!   Но людей  с больными ножками, беспомощных и грустных  мальчиков и девочек на костылях,  взирающих на нас, здоровых и ловких сверстников  с  кроткой и недоверчивой   завистью  было.  безусловно, гораздо  жальче.
     Рябковское лето окончилось  моим  осенним  переездом в Ленинград к маме и её новому мужу. Никогда я больше не была  там, где располагался старый виварий . Только раз , спустя годы , и довелось побывать в Рябково , на могиле моей прабабушки, покоящейся на одном рябковским  кладбище  с  теперь уже почившим  доктором  Илизаровым.
Там . в  Рябково – могила и моей  ложной сентиментальности в отношении к животным ,  честно , трудно  и болезненно  изжитой  в раннем детстве.
     Я .  по  -  прежнему, очень люблю и жалею животных. Собаки и кошки  живут в моём доме и с удовольствием  холёных  баловней валяются в моей кровати на правах  товарищей, друзей  и любящих  членов семьи .   К их потребностям  я  часто внимательнее,  чем к своим собственным .
Собакам на службе человека время от времени я  посвящаю печатное похвальное слово.
    О докторе Илизарове, прославившем закрытый некогда провинциальный  промышленный   городок весь мир,  написано уже очень много. Его результативный   метод ,  спорный ли, бесспорный ли.    принят на вооружение ортопедами  во всех или почти и всех  странах. Метод постановки аппарата Илизарова  на конечности людям уже никого не удивляет.
Новый виварий на триста пятьдесят собак , как гласит вездесущий гугл,  - самый совершенный и комфортабельный для животных  опытный виварий в Европе. Он   сияет  кафельной чистотой и превосходно оборудован операционными и  лабораториями .   Методики   операционного вмешательства  непрерывно   совершенствуются в лабораториях вивария  Илизаровского  научного центра.  Молодые врачи  учатся сверлить,  выправлять  и сращивать сломанные  собачьи косточки прежде  нежных детских костей,  дабы  тщательно освоить верный навык и не допустить  погрешности или  ошибки при лечении человека. 
       Воинственные радикальные зоозащитники  и сентиментальные  девушки  в телевизоре  и социальных сетях  неистовствуют, плачут навзрыд  и требуют запрета опытов на собаках.
Им очень жаль собак.  Родителям детей – инвалидов жаль своих  и чужих  детей, ради которых страдают  собаки,  дающие   их детям   шанс и надежду на исцеление. Им, поглощённым своим горем ,  отчаянием и надеждой ,  часто некогда даже мимолётом отдать в памяти и совести  малозночительную, в сущности, мысленную  дань  благодарности подопытным собакам.
Всё катится  своим порядком,   своей чередой.
Вот только памятник собаке  - мученику науки, послужившей  своими костями  во благо человека -   плохой.  Очень уж  он легкомысленный.
Я по прежнему,  горячо   благодарю в своей памяти тех, грустных и криволапых собак за дощатым  забором.
У меня , в  моей  душе  вображённый    памятник им отлит из  тяжёлого чёрного металла.
Тонкой работы, тяжёлый,  искусно сделанный  памятник на простом  тёмном  и низеньком  прямоугольном  постаменте.    Лежащая гончая  собака, мой друг детства с грустным и терпеливым  выражением на своей доброй морде.   Собака,   у которой нет надежды.   Нет права отказаться от своей участи.  Собака, которую можно обнять виновато и приласкать  с благодарным словом, сказанным беззвучно.
И вокруг этой  собаки  - стелы  с  именами людей, которым эти собаки сослужили  свою горькую верную собачью службу.
И эта собака в моей воображённой  памяти – несомненный МЕМОРИАЛ, который так  малодушно  побоялась увидеть и изваять автор  бессодержательного бронзового  пёсика.
Мемориал   с  тысячами  имён  ЗДОРОВЫХ людей, которые детьми  приехали в  курганский посёлок  Рябково на костылях,  но обрели тут здоровье и  научились  прыгать через лужи.
Взято с разрешения автора http://riesenschnauzer.mybb.ru/viewtopic.php?id=1385

+1

2

Это тоже скульптура во дворе (СПбГУ) недалеко от места экзекуций, которые проводились в лаборатории академика Ноздрачёва при изучении им высшей нервной деятельности - а наоткрывал он много . Впрочем, на плитах написано достаточно.
http://s60.radikal.ru/i170/1302/51/0a0797679204.jpg

+1


Вы здесь » Московская сторожевая в кругу друзей » Новый форум » "Они служат науке"